|
|
Шестой класс (Отрочество. 1940) И СНОВА МАЛЬЧИКИ, И СНОВА ДЕВОЧКИ ЗНАКОМСТВО C ЗАПРЕТНОЙ СТОРОНОЙ ЖИЗНИ
|
УЧЕБАПора, наверно, поговорить и об учебе. Эльга, Лена и я были отличницами. Эльга прямо ставила себе такую задачу и четко формулировала ее в своем дневнике: доказать самой себе, что она может закончить учебный год на сплошные �отлично�. Родители поддержали ее стремление обещанием купить, если станет отличницей, велосипед. Эльга велосипед получит в 7-ом классе, и за несколько дней до начала войны, обучая меня постигнутому ею искусству езды, свалит меня в канаву, да так, что я вывихну себе колено. Но велосипед, повторяю, она заслужит. Как становилась отличницей Лена, я не знаю. У нас троих дома росли маленькие братишки, мы лет на 10 были старше их, и делать уроки было вовсе не легко � много было на наших плечах хоззабот, а на коленях во время приготовления домашних уроков почти регулярно сидели братишки. И на Лениных тоже. Это все, что я знаю об ее учебе. Я тоже была отличницей. Скорее всего потому, что четверки меня огорчали и воспринимались как поражение. А побеждать я любила. И все-таки отметки шестиклассницу серьезно не занимали, это видно из дневника. Подумать только: ежедневно человек ходил в школу, ежедневно разные учителя применяли по отношению к ней разные педагогические приемы � ставили отметки поощрительные и наказа тельные, искали индивидуальные мерки, ломали себе голову над каждой пятеркой или четверкой, а автор дневника на это � ноль внимания. Ноль. Абсолютный. Ни разу в дневнике не порадуется оценке, ни разу, почти ни разу не огорчится. Вот только Ленино �плохо� по ботанике ее взбудоражит, да в ситуации конфликта, возникшего вокруг неё и ее друзей занесет результаты экзаменов как знак победы над поверженной директрисой. И за Эрьку будет тревожиться. Его оценки ее беспокоят, все-таки он ее подшефный по математике. И только. Учеба явно не на первом месте. Если бы об этом догадывались учителя! У Эльги в дневнике еще будут появляться сообщения о получаемых оценках, но ведь у Эльги была цель, и ей надо было подсчитать свои силы, оценить возможности, установить, что подтянуть, а что ослабить. И получить, наконец, велосипед. А девочка, вроде бы, и не училась. Не школьными предметами была забита ее голова. На уроках она болтала на самые разные темы и даже объяснялась в любви. После уроков вечно куда-то мчалась � то на лыжи, то на приветствие, то на сбор звена. И все-таки была отличницей, в 6-ом классе, правда, подмоченной, но до и после опять круглой. Когда же она училась? Девочка постоянно занималась с отстающими. И в этих занятиях, по-моему, и таился секрет ее учебных успехов. Она учила других. Она делает уроки вместе с Инной Перлявской � самой красивой девочкой класса. На протяжении почти всей школьной жизни к ней домой будет приходить Лена К., навечно прикрепленная к ней подшефная одноклассница. И Лена К. потом даже поступит в мединститут. Дома у тринадцатилетней учительницы тесно, и она объясняет химию и алгебру, геометрию и физику в холле своего дома � на втором этаже гостиницы �Люкс�, там, где стоит железная фигура леопарда и прекрасный, резной, с металлической инкрустацией стол, который они тут же, решая задачи, всегда бездумно колупают. Но все это за кадром. В дневнике об учебе ни звука. Душу автора такие дела не трогают. Учеба � это быт. Быт, вошедший в плоть и кровь, но не он определяет ее развитие. Во всяком случае в то время не учеба цель ее жизни. Самое главное пока � она сама и ребята вокруг. Подросток, для которого такая позиция, наверно, закон. И, наверное, это стоит понять и помнить. 4/VI Получили дневники. Дисциплина у меня �отлично�. У Эрьки тоже. В году два �хора�. Ну, и ладно. Мамка ко мне пристает: �Ты по учебе снизилась!! Ты не только о школе и о семье думаешь!! Ты думаешь и о других вещах�. Я это не отрицаю, хотя я, собственно говоря, и не знаю о каких таких �других вещах� я думаю. Но факт. Я думаю не только о школе. Сегодня хотели всей пятеркой пойти на выставку, но пошел дождь и мы не пошли. По телефону попрощалась с Эрькой до I сентября. Но я надеюсь, что он все-таки позвонит. Итак, скоро начинается лагерь. Интересно, что будет со мной в лагере, после лагеря? Повзрослею ли? И тут наступает 9/VI, поездка на дачу, довольно странная страничка в жизни девчонки. Б.С.О.П.Ч.Т.10/VI Напишу все по порядку. 9/VI поехала к Лене на дачу. Села в поезд. Вдруг вижу Жорку С. через окно. Вскакиваю со своего места, бегу к нему. Поздоровалась, и решила опять сесть на свое место, но его уже заняли. Пришлось идти с Жоркой на площадку электрички. У открытого окна стоял парень. Он довольно красивый, глаза серовато-голубые, левый глаз косой, тело сильное, широкоплечее, на вид ему лет 16. Он, очевидно, живет в деревне. Я стала спрашивать Жорку по ботанике (ему сегодня пересдавать ботанику и алгебру). Он, обязательно, засыпется � ничего не знает. Этот парень улыбался, соглашался со мной, что Жорка ничего не знает и мы очень хорошо проводили время. И тут я замечаю, что парень все ближе ко мне продвигается и� (боже!) Б.С.О.П.Ч.Т. Я растерялась. Жорка был рядом, еще другие незнакомые люди. Больше я не буду писать, т.к. надеюсь, что читая это, все вспомню. Кажется, никогда в жизни не забуду этот день. Благополучно слезла и пошла к Ленке. Вечером до 12 часов сидела с Ленкой в темном саду и говорили про жизнь. Хороша жизнь! � Только сегодня поехала домой. Я потеряла доверие к дневнику и поэтому не напишу все прочувствованное. Очень хорошо мечтала об Эрьке. Поезд едет. Стою у открытого окна� Колеса стучат. В душе легко и хорошо� Вот простояла девочка в электричке рядом с совершенно незнакомым парнем, неожиданно обнявшим ее, и даже не подумала осудить себя. Он протянул руки, а она взяла да запросто позволила им там остаться. Сама разрешила себе пережить ощущение сильных, ласковых рук юноши, разрешила и откровенно насладилась пережитым. И это � при всем честном народе в дневной электричке. При обалдевшем от ужаса Жорке � щуплом однокласснике, которого нервировала предстоящая переэкзаменовка. Позволила себе и не раскаивалась. Не канючила � ах, мол, какая я безнравственная. Ей было хорошо, и она приняла пережитое без внутренних сложностей. Снесла в сокровищницу души как случайную и радостную добычу. Правда, поместила происшествие в раздел Б.О.С.П.Ч.Т., не ошиблась. А потом, вечером, переварила всю ситуацию во что-то совсем светлое, соответственно той радости, что охватила ее в те минуты. Хороша жизнь! Вот что она поняла. Хороша! И перенесла случайно пережитое на Эрьку � ему вернула в мечтах, вернула впервые испытанную чувственную счастливость. Ему. Девочка не искала ощущений, то был подарок свыше, и она ему обрадовалась. Вот и все. Поступила, как вдруг захотелось. �Очень своенравная�, � напишут ей в интернатской характеристике, через два года. И, наверно, то была правда. Так что и 9/VI первооткрывательница верна себе самой. Все-таки себе. Она не осудила себя за пережитое, так как сама не отстранила рук. Никто ее не неволил, не на кого было свалить, и не было поэтому причин каяться. Жизнь принадлежала ей, с ее ошибками и ее радостями, в которых вольна она сама. Ух, и страшно, наверное, мамам за своих дочерей! А девочка уезжает в лагерь. Дневник 1940-го года завершается сообщением о предстоящем пребывании в пионерском лагере, о котором затем сделано несколько записей, связанных с тем, что я � председатель отряда и опять, после школьного периода бузотерства на уроках географии, я теперь снова осуществляю борьбу за дисциплину. В тринадцать лет. Прямо рок какой-то надо мной. Все возвращается на круги своя, к тому, с чего начинался дневник в шестом классе � я воспринимаю пионерское поручение со всей ответственностью, а в результате � конфликт с ребятами, по тому же сценарию, что и в начале учебного года. О чем я написала в изданном варианте комментариев к своему дневнику. Да когда же я поумнею? Не скоро, к сожалению. Только во взрослой жизни я пойму себя � официальные руководящие посты не по мне. Я умею организовывать людей, осуществлять намеченное, но не по правилам системы, которую мы ныне называем административной и предполагающей начальственное командование людьми. Такой стиль управления категорически не мой. А вот в тринадцать лет мне навязывали именно административную роль, и я, дуреха, пыталась ей соответствовать. Десятилетия спустя, уже зная себя, а главное свои истинные потребности, я наотрез откажусь от предложения ректорши Ошского пединститута занять пост декана исторического факультета. Ночь я, реформатор в душе, продумаю тысячу планов реорганизации факультета, вдохновлюсь предоставленной возможностью осуществить свои мечты внедрения человечной педагогики. Но утром, на трезвую голову осознаю � не мое это дело, с высоты официального поста, командовать людьми, и убеждать вышестоящих в правильности своих намерений и действий, а если не удастся последнее, то молча подчиняться чьей-то вышестоящей дурости. Инфаркт будет, вряд ли у меня, но у моего начальства почти наверняка. Компромиссы с глупостью мне не удаются. А людьми я управляю, организовывая какое-то дело без всякой административной власти, на добровольном участии в, мной придуманном, деле. И так мне легко с коллегами и студентами. А в случае конфликта с начальством у него против меня только одно оружие � уволить. Исключить из партии невозможно � я никогда не была ее членом. Снять с высокой должности тоже невозможно � я никогда таковую не занимала. Я член только профсоюза, а из этой организации, вроде бы, не исключают. �Так что делай свое дело в привычном русле � как редактор стенгазеты, как руководитель художественной самодеятельности, через спецкурс, который никто в Москве не разрешил бы читать из-за тех идей, которые я в нем проповедую�, � сказала я себе утром, и несказанно удивила ректоршу своим твердым отказом от лестного, по ее убеждениям, предложения. Но такую позицию я выстрадала. И какую-то роль в выработке своего воззрения подсознательно сыграли, наверное, и те шишки, что я набила себе в детстве, когда пыталась �администрировать� сама. В роли председателя пионерского отряда. Итак, лето 1940 ого года. Я в пионерском лагере работников Коминтерна, в Баковке. И продолжаю вести дневник. �20 июня 1940 года. Я уже два дня в лагере. Большинство девчат � кисель. Ребята � железные. Они мне очень нравятся. Сильные, мускулистые, умные. Я � председатель. Работы уйма � списки, самодеятельность, дисциплина� Так что писать будет некогда. Кроме того, я играю в волейбол. Уже делаю успехи � мячи не гроблю. В этом году в лагерях большая свобода. Нам приходится все делать самим. Сегодня наш первый отряд чистил линейку, вскапывали клумбы. На вечерней линейке нас похвалили за хорошую работу. Я работала без передышки. Семь клумб одна прополола. Володя и Лева копали, а я убирала траву. Травка травку собирает. Потом работала лопатой и т.д. Вечером помогли второму отряду чистить волейбольное поле. Каждый вечер у нас бывает читка газет�. Сошлась с двумя девочками: Леной Ландор и Лилей Карасик. Лиля мне нравится больше. На открытую ни с кем. Наш вожатый Борис называет меня и еще двух девочек на �вы�. �Травка, вы соберите ребят в беседке. Травка, скажите малышам, чтобы они ушли�. Девочек называет девушками. Я с ним тоже на �вы�. Вечером танцевали западные танцы. Я уже делаю успехи. Уже умею делать повороты�. Как видно из кратких сведений о лагерной жизни, в первые два дня, все было хорошо. Никаких проблем. Никаких конфликтов. Но уже через три дня началось� 23 июня. На вечерней линейке я заставила Леву Янина выйти на шаг вперед. Через несколько минут он опять встал в строй. Я повторила свое требование. Он не послушался. Тогда Сеня (начальник лагеря) удалил его с линейки. Мне захотелось плакать. Вчера Маруся (старшая вожатая) сказала мне: �Травка, зачем ты председательствуешь? Отряд-то как распустила�. Я заплакала. Стало обидно. Ребята не хотят понять, а из-за низ влетает. Когда я удалила Леву с линейки, кто-то сказал: �Какая ты жестокая�. Я жестокая! Как это странно. Когда спускалась мыться, встретила Колю Кузьмина и он ядовито сказал: �Ишь, расфасонилась, Травка! Уж очень ты расфасонилась�. А сперва он мне очень хорошо улыбался. У умывальника произошел такой разговор, когда подошел Лева Янин: Т. Лева, завтра напиши заметку в отрядный дневник. Л. (жестко, холодно, зло) Пусть тебе Самуилович напишет. Т. Я же тебе поручила написать. Напишешь? (Нет ответа) Т. Лева! (Нет ответа) Т. Лева! Л. Ладно. Я была очень рада. Я очень хочу, чтобы никто на меня не сердился, чтобы все меня любили. И сама я буду ко всем одинакова, но буду серьезно подходить к человеку. Если замечу ошибку, скажу о ней прямо в глаза�. Последние строчки, как вывод о конфликте с Левой Яниным, позже был зачеркнут мной жирным синим карандашом. Как невыполнимый? Как глупый? И кто это просит меня указывать на недостатки, замеченные мной? Я что, судья другим? Или меня все время умоляют не скрывать обнаруженные недостатки? Как бы не так! Не знаю, почему я позже зачеркнула последние строчки, но, они, конечно, наивные и прямолинейные в смысле понимания мной правил и смысла общения. А если бы я так и стала бы жить � всем все время указывать на их недостатки? Какой это был бы кошмар! Под флагом честности отношений! Ужас. 24 июня. Сегодня открытие лагеря. Вечером плясали. Моим партнером был Толя � Авиамоделист. Мировой парень. Он очень хорошо улыбается. Потом танцевали западные танцы. Я танцевала с Лешей � наш физкультурник. Он здорово танцует. Я тоже научусь. Когда ложились спать, Лиля мне рассказала такой случай: Мимо нее проходит скучающий, грустный Коля Кузмин. Л. Коля, что же ты скучаешь? Все танцуют. А ты где-то скучный ходишь. К. Да Травка виновата. Л. Да пойми ты, она же тебе ничего плохого не сделала. Уж если сделал, так уж Янину. Но и ему это только на пользу. К. Да не в этом дело. Л. А что же? К. (Совершенно серьезно) Травка мне половину сердца вырвала. Л. Как это? Я не понимаю. К. Если ты не понимаешь, то ты совсем глупая. Ладно. Допустим, влюбился парнишка. А что делает Травка? Тут же привлекает неравнодушного к ней мальчишку в союзники по борьбе за дисциплину! То ли смеяться, то ли плакать, право же. 25 июня. Поговорила с Колей насчет его поведения и поведения других ребят. Он меня сперва совсем слушать не хотел, но потом разговорились, и когда подошел Костя Лазарев, спросив �А мне можно?�, Коля ответил: �Конечно, тебе полезно будет�. Коля упрямо говорил мне �Вы�. Когда я его попросила говорить мне �Ты�, он в следующем предложении сделал ударение на �Вы�. Коля говорил мне. Что надо иметь подход к ребятам. Я попросила его научить меня подходу к ребятам. Он сознался. Что сам не знает подход. � Коля, а как, по-вашему, я не должна была выгнать Янина с линейки? � спросила я. � Вы должны были сделать ему сперва замечание, ответил он. � А я ведь сделала замечание. � Тогда Вы правильно поступили. � А Вы думаете, что к ребятам обязательно надо подходить добром? � снова задала я вопрос. � Нет, не обязательно. К кому как. К кому надо добром. А к кому серьезно. � Вот я, например, � включился Костя. � Если я поссорюсь с Борисом, я буду ему говорить �Ты�, буду грубить. А если он по-хорошему меня остановит, я послушаюсь его. � Знаете, Травка, если вы хотите наладить дисциплину среди ребят, вы должны обратиться к кому-нибудь из ребят, а уж он наладит, � посоветовал Коля. � Вот, можно, я к вам и обращусь. Вы мне с Костей поможете? � Поможем. Значит так: на линейке, в столовой, в спальне будем себя хорошо вести. � Вот и правильно. Вы, знаете, я сама люблю больше таких ребят. Как вы, Смирнов, Янин, Костя и др. Только немного больше дисциплины. А Вольф, Замек, Лернер мне вовсе не так нравятся. Я люблю боевых, веселых ребят. Это, кажется, на него сильно подействовало. Кончилось тем, что мы заключили маленькое соцсоревнование с ним по дисциплине в спальне. В разговоре выяснилось, что он был председателем отряда. Что его исключили из школы. Он очень умный парень и Костя тоже. Когда я присоединилась ко всем, Борис мне рассказал: �Когда я Кузьмина спросил, почему он не на сборе, он ответил: �Я боюсь, там Травка�. Во время нашего разговора мы поговорили также и о звене. Он внес несколько дельных предложений�. Далась мне эта дисциплина! Других, что ли нет на свете забот у тринадцатилетней девочки? А нет, хочется наладить, быть победителем над самыми недисциплинированными ребятами в лагере. И их, именно их, я пытаюсь привлечь на свою сторону, с их согласия. Почему-то сейчас мне невольно приходит в голову аналогия с тюремными правилами, когда надзиратели добивались порядка в сообществе уголовников, опираясь на криминальные авторитеты, сохранявшие и охранявшие и за решеткой устои бандитского мира. Тогда, в пионерском лагере мне такие мысли, конечно, не приходили. Да и Коля с Костей были не ворами, а простыми московскими, уличными ребятами, в отличие от интеллигентных книжников, которые в детском коллективе держались особняком, с чуть презрительной улыбкой реагируя на наши лагерные �забавы� и �старания�, за что и получили мою �нелюбовь�. Для меня, вообще, в течение всей жизни, так и осталось мечтой �соединить� в одном мужчине те качества, которыми обладали мальчишки из �простых� семей, и того, что давало другим мальчишкам интеллигентское окружение. Одни умели работать руками, другие головой, и разрыв, как правило, был катастрофическим, особенно в московской среде. Мне же самой, уже взрослой, доставляло удовольствие чинить утюг или розетку, варить дежурный суп или придумывать новое блюдо, делать ремонт или просто убирать квартиру. И с не меньшим удовольствием я садилась за письменный стол, чтобы пошевелить мозгами, вставала за кафедру, ощущая единое дыхание с аудиторией, валяться на диване с книгой. Мне нравилось уметь разное. И я искала такого же мужчину. Нашла ли? Я расскажу потом, может быть. А в 1940 году, в тринадцать лет чаша весов склонилась в одну сторону, и в лагере я ухитрилась немножко влюбиться в шестнадцатилетнего парня, работавшего руководителем кружка авиамоделистов. Я, конечно, потащилась в этот кружок, невзирая на то, что оказалась там единственной девчонкой. Модель самолета я упрямо сотворила по всем правилам и под чутким руководством моего кумира � Толи Бедевкина. Но рукотворный самолет почему-то не взлетел. Может быть, в силу пережитого разочарования улетучилась вместе с падающей на землю авиамоделью и моя влюбленность в юного �учителя�. Во всяком случае, я не помню никаких радостей и никаких переживаний, связанных с Толей-авиамоделистом. Осталась только фотокарточка, сделанная во время пересменки, на которой Толя, я и еще двое пареньков режутся то ли в карты, то ли в домино, очень серьезные, очень увлеченные своим занятием. И осталась фраза, зафиксированная позже в письме к Эльге, уже во время войны, когда я напоминала ей о неведомой Рите Ивановой, которой предстояло приехать на вторую смену и которая �обязательно отобьет у тебя, Травка, Толю Бедевкина�. Была ли Рита на второй смене, �отбила� ли � ничего не помню. Но в интернате во время войны она появится и в какой-то мере действительно окажется невольной соперницей. Жаль, что я не вела в 1940 году дневник лагерный, как делала это в шестом классе. Всего несколько записей внесла, и на том оборвала историю лагерной жизни. Вот и забыла все про Толю Бедевкина, умевшего делать модели самолетов, влетавших у мальчишек и не пожелавшей подняться в воздух у единственной девчонки мальчишечьего кружка. Обо всех таких делах я родителям, конечно, не писала. Но об этом и в дневнике следов не осталось, ибо на вышеприведенной записи дневник обрывается. Постфактум. Книгу с чистыми листами подарил мне папа �для ведения дневника и стихов�, как он сказал. Но ни папе, ни маме я свои записи не показывала, а они об этом и не просили. Дневник был тайной, личной тайной и родители свято блюли неприкосновенность моей �частной жизни�. Для меня, девочки-подростка, такое проявление родительского доверия было, конечно, подарком судьбы. Однако я сама, тогда в свои дерзкие 12-13 лет, полагала, что меня взрослые не понимают и понять не могут. И отстранялась, дневником. ЭПИЛОГ Обрывается дневник, но продолжается жизнь. Я и сегодня все еще люблю свой класс, тогдашних шестиклассников, уходящее в небытие мое поколение. Люблю, по-симоновски, по ночам, сквозь зубы. К моей любви примешано чувство отчаяния и ужаса. * * * На встречу одноклассников в 1990 году не пригласят Рубку Н. потому, что в газетах промелькнула его фамилия среди врачей-психиаторов, ставивших свои подписи под диагнозом о сумасшествии нормальным диссидентам. Одноклассники решили не подавать ему руки. Некоторые призывали к милосердию, но принципы одержали верх. Я Рубку так и не увидела. * * * Зато придет на встречу Святой. Придет с большим опозданием, когда самые задушевные разговоры уже смолкли. Он сразу деловито нальет себе стакан водки и выпьет, почти не закусывая. Быстро опьянеет и начнет пялить глаза на всех уже изрядно постаревших представительниц прекрасного пола. � Володька, перестань глазеть так плотоядно, Святой ведь, � скажу ему я, сидящая от него ближе всего, совсем напротив. � А почему бы и нет? � игриво ответит лысый Святой. � Я ведь сразу увидел, еще у входа, что у тебя все еще красивые ноги. А тогда, в школе, какие у тебя были ножки! И как я был в тебя влюблен! Не знала? Зато теперь знаешь, � и посмотрит зазывно. � Володька, перестань, пожалуйста. Постыдился бы. На нашей первой встрече каждый из нас объяснялся, а теперь за Травку взялся? Ничего у тебя не выйдет, � как училка ученику скажет Инна Перлявская, ставшая еще красивей. � А вдруг выйдет? � пьяно улыбаясь, возразит Святой и станет глядеть еще влюбленней, с пьяным восторгом. Он что, пытался догнать упущенное в юности? Спешил? Куда? Через два месяца он умрет. От сердечного приступа. * * * На встрече я увижу и нашего отчаянного бузотера класса, любимца, прыгнувшего однажды из окна второго этажа на крышу школьного сарая, и исключенного за это из школы, о чем мы все горько сожалели. Борька С. пришел на встречу седовласым, седобородым, совсем глухим, но таким же открытым и как в детстве честным. В 1944 году он, мой кумир, новоиспеченным 18-летним солдатенком сопровождал в качестве охраны эшелон с выселяемыми в Среднюю Азию чеченцами, тех, кого я хорошо узнала и полюбила в Средней Азии, живя с ними бок о бок. Господи ты боже мой, но что он мог сделать тогда, в свои восемнадцать годков, мечтавший сражаться с фашизмом и обивавший пороги военкоматов? Остановить эшелон? * * * А другой мальчишка, тоже в 1944 году, наконец, одевший долгожданную солдатскую шинель, расстреливал в Литве литовцев � лесных братьев. � Мы были там настоящими оккупантами, � горько скажет тот, бузотер, тоже бывший и там, в той же роли, в Литве. � Ничего подобного, � спокойно возразит первый. � Они стреляли в нас, а мы в них. Все очень просто. Не усложняй. И мы снова поднимем тост за наш класс, за родных нам наших мальчишек, сидящих рядом. И будем есть винегрет. Мое поколение� Никто из нас не владел всей своей судьбой. Это я с ужасом ощутила на этой встрече. Ведь писала я свои воспоминания, помня только мальчиков и девочек, такими, какими мы были в детстве. Но сегодня, в наши дни, когда мы перебираем свое прошлое, придирчиво и беспристрастно, внуки наши, сегодня влюбляющиеся в одноклассниц, ссорящиеся сегодня со своими учителями, и те из них, что сегодня уже надели солдатские шинели, разве они владеют уже всей своей судьбой?.. И ни в кого не стреляют?
Вальтраут ШЕЛИКЕ родилась в 1927 году в Берлине в семье немецких коммунистов. В 1931 году семья переехала в Москву и осталась здесь в качестве политэмигрантов. В 1949 году окончила исторический факультет МГУ и по распределению уехала в Киргизию, где сорок лет преподавала Новую историю в ВУЗах республики. Кандидат исторических наук, имеет научные статьи и монографии по истории Ноябрьской революции 1918 года в Германии и по философии � (ранние произведения К.Маркса и Ф.Энгельса), опубликованные в республиканской и центральной печати. Пишет публицистические статьи, сказки, воспоминания, часть из которых уже опубликована в республиканских и центральных газетах (в том числе в �Известиях�, �Комсомольской правде�, �Нойес Лебен�) и журналах (в том числе и в �Дружбе народов�). В настоящее время редактор отдела литературы газеты �Нойес Лебен�.
� Вальтраут Шелике, 2003
|
Bitte senden Sie Ihre
Kommentare an
Rolf Sch�like.
Dieses Dokument wurde zuletzt aktualisiert am 10.01.04.
Impressum